Проповедь в неделю 5-ю по Пасхе, о самарянке - ПАТРИАРШЕЕ ЧЕРНИГОВСКОЕ ПОДВОРЬЕ: ХРАМ УСЕКНОВЕНИЯ ГЛАВЫ ИОАННА ПРЕДТЕЧИ ПОД БОРОМ И ХРАМ МИХАИЛА И ФЕОДОРА ЧЕРНИГОВСКИХ

Проповедь в неделю 5-ю по Пасхе, о самарянке

Ин., 12 зач., IV, 5-42.

Сегодня, дорогие братья и сестры, мы слышали с вами Евангельское повествование о встрече Спасителя с женщиной самарянкой, которое всякий раз читается в четвертое воскресение после праздника Пасхи. В этом году нам естественно будет соотнести это Евангельское чтение с тем событием, которое на сердце и на душе каждого из нас – с воспоминанием победы в Великой Отечественной войне, торжественное празднование юбилея которой прошло во вчерашний день и в целом проходит в эти дни.

Когда Господь наш Иисус Христос говорил с женщиной самарянкой, то Он во время этой беседы имел две стороны свидетельства ей от Бога того, которое потом в веках в Церкви давалось народам и людям. С одной стороны, Господь явил ей неизреченную милость, потому что говорил, во-первых, с женщиной, с которой, конечно, в те времена учитель веры обычно не разговаривал. Во-вторых, с иноверной. Она была при этом обидно иноверной, то есть не из далеких каких-нибудь язычников, которые ничего не знали про истинного Бога, но из близких, по крови фактически родных для иудеев самарян, которые Бога истинного знали, но потом стали заблуждаться в учении о Нем. Это, конечно, всегда болезненнее, чем когда человек вовсе далекий имеет какие-то остаточные представления о Творце. Наконец, Господь говорил с ней вопреки всяческого ожидания, потому что она была, очевидно, человеком очень грешного жизненного пути. Ибо даже по нашему расслабленному в нравственном отношении времени пять мужей – это по отношению к обычной статистике перебор, если не говорить о деятелях эстрадной «культуры» и подобного рода людях. А в то время пять последовательных друг за другом мужей вообще было чем-то чрезвычайным с точки зрения нравственности. Как в каноне Андрея Критского говорится о том, что Исав страдал «женонеистовством», так и о ней можно сказать, что она страдала «муженеистовством», ежели не могла в своем одиноком состоянии или вдовстве припокоиться. И тем не менее, Господь с таким человеком разговаривает, являет Свою милость, утешение, отвечает на ее вопросы. Но одновременно, являя эту милость и любовь вопреки тому, что по-человечески можно было ожидать, Господь являет и свидетельство о ее греховности. Ибо когда она хотела утаить этот факт в отношении своего мужа, Сам Господь свидетельствует о том состоянии, в котором она находилась.

Это соединение милости и жертвенной всепрощающей любви с одной стороны, а с другой стороны – свидетельство о грехе и заблуждении там, где оно есть, было завещано Господом и Церкви Его. На протяжении своего исторического бытия Вселенская Церковь Христова, ее части – Поместные Православные Церкви так и свидетельствовали и народам, которые они окормляли, и отдельным людям. Я хочу сейчас прочитать маленький кусочек одного такого свидетельства, сказанного русским проповедником в тринадцатом веке, и потом мы поймем, как это соотносится с нашим временем. Вот, что говорит епископ Серапион Владимирский в тринадцатом веке, примерно через 50 лет после татаро-монгольского нашествия:

«Подивимся, братия, человеколюбию Бога нашего. Как нас к Себе приближает? Какими словами поучает нас? Какими угрозами нам не грозил? Мы же, мы — никак к Нему не обратимся!

Видев наши прегрешенья умножившимися, видев нас, Его заповеди отвергших, предзнаменований много явив, много страха насылал, много рабами Своими поучал — и ничем не смог нас наставить! Тогда навел на нас народ безжалостный, народ лютый, народ, не щадящий красоты юных, немощи старых, младенчества детей; воздвигли мы на себя ярость Бога нашего, по Давиду: «Быстро распалилась ярость Его на нас». Разрушены Божьи церкви, осквернены сосуды священные, честные кресты и святые книги, затоптаны священные места, святители стали пищей меча, тела преподобных мучеников птицам брошены на съедение, кровь отцов и братьев наших, будто вода в изобилье, насытила землю, сила наших князей и воевод исчезла, воины наши, страха исполнясь, бежали, множество братии и чад наших в плен увели; многие города опустели, поля наши сорной травой поросли, и величие наше унизилось, великолепие наше сгинуло, богатство наше стало добычей врага, труд наш неверным достался в наследство, земля наша попала во власть иноземцам: в позоре мы были живущим окрест земли нашей, в посмеяние — для наших врагов, ибо познали, будто небесный дождь, на себе гнев Господень!»

Мы можем, наверное, если не сказать о том, что это говорилось в тринадцатом веке, приложить эти слова в полной мере к тому, что произошло в начале Великой Отечественной войны. Фактически, это описание говорит о том, что произошло в 1941 – 1942, отчасти в начале 1943 года. И духовные причины, по которым это произошло, о чем бы не рассуждали историки во всех иных смыслах, не могут быть иными в двадцатом веке по сравнению с теми, которые были в веке тринадцатом. Как в тринадцатом веке Господь попустил татаро-монгольское нашествие по причине умножившихся грехов и беззаконий, точно так же в двадцатом столетии Бог попустил ужас Второй Мировой войны, для нашего народа Великой Отечественной войны, по причине умножившихся беззаконий. Если бы не было отпадения огромного количества людей от Церкви, если бы не было того, что уже фактически произошло к тому моменту, о чем можно сказать словами епископа Серапиона Владимирского, что были раскрыты мощи преподобных, убиты святители, уже были тысячи и десятки тысяч новомучеников и исповедников убитых или находившихся в лагерях и тюрьмах, то тогда, можем мы сказать смело, не было бы ужаса Второй Мировой (Великой Отечественной) войны. Вспомним нашу историю в 1930-е годы: уже прошла первая безбожная пятилетка и была объявлена вторая, после которой ни одного храма, ни одного епископа, ни одного священника не должно было остаться легальным образом на территории Советского Союза. Мы помним о том, как власти поддерживали раскольников обновленцев, которыми думали заменить подлинную Церковь Христову, Русскую Православную Церковь. Мы помним о том, как самая память о святости и о святых стиралась и осквернялась, о союзе воинствующих безбожников, о комсомольских «крестинах» и свадьбах, которые должны были заместить Крещение и Венчание. То же самое было и по отношению к погребению усопших. К этому моменту уже миллионы людей выросли вне ограды церковной. И значит, должны сделать мы вывод, не было иного способа у Промысла Божиего без того, чтобы человеческая история перестала быть историей, творимой волей людей (а Господь как Вседержитель не лишал людей этой свободы) спасти Русскую Церковь и тем самым наше Отечество и народ, как провести его через горнило тех страшных испытаний Великой Отечественной войны. Все люди, которые в ней принимали участие, кто помнит об этом, кто писал об этом, знают, как изменилась духовно-нравственная атмосфера при всех ужасах того, что происходило в страшные те годы. И дело даже не в видимом изменении отношения государства к Церкви, хотя это было, конечно, очень важно, что после осени 1943 года храмы стали открываться, Церковь стала вновь относительно легальной, храмы, которые были открыты на оккупированных территориях, по большей части, когда они завоевывались, оставались открытыми, только меньшая часть вновь закрывалась, и в военные и первые послевоенные годы около десяти тысяч храмов и монастырей вновь стали домом молитвы, домом Божиим. Это, конечно, бесконечно важно. Но еще важно и другое. Во время войны все становится на места. Невозможно скрыть трусость труса, невозможно скрыть подлость подлеца, невозможно лишь в силу того, что ты сам объявляешь себя высокопоставленным чиновником или военачальником оказаться выдающимся полководцем, который может выиграть сражение. Невозможно призывать идти в бой, при этом самому оказавшись к этому вовсе непричастным. Это привело к колоссальному изменению духовного состояния всего нашего народа, к приближению его, да, через такое ужасное горе, через миллионы и десятки миллионов утрат, к возвращению к Евангельской правде.

Как верующие во Христа Воскресшего люди мы не можем не свидетельствовать и нашей веры в жизнь вечную, и нашей веры, что жизнь вечная имеет абсолютно превосходящее значение по отношение ко всему земному.

И потому христианин имеет право и долг сказать, что, наверное, неизмеримо больше людей, которые погибли во время войны, спаслись для вечности, чем они могли бы спастись для вечности, если бы этой войны не было. Если бы продолжались те самые безбожные пятилетки и умножение всего того беззакония, которое в 1920-е – 1930-е годы в нашей стране имело место. И это была потому великая победа в истории. Потому что была побеждена античеловеческая, антихристианская, языческая, по сути дела, демоническая идеология, стоявшая за германским национал-социализмом, но это была еще и победа Пасхальная. Не случайно война завершилась в Пасхальные дни. Потому что миллионы тех людей, о которых мы молимся и вспоминаем, не без того, что эта война случилась, получили возможность оказаться причастными к блаженной вечности. В самые первые месяцы, когда война только началась, местоблюститель Патриаршего престола, в последствии Святейший Патриарх Сергий в одном из посланий, которое он издал, предписал священникам совершать заупокойные богослужения (отпевания, панихиды) по всем погибшим воинам, не взирая на то, что о них было известно до того, не взирая на то, ходили они в храм до того или нет, были они сознательно православными христианами или нет, потому что он знал безусловную правду Евангелия о том, что когда человек предстоит пред вечностью и когда он полагает душу свою за други своя, он становится причастником этой блаженной вечности. Ему дается эта главная возможность – возможность вечного спасения. И мы верим, действительно верим, а не просто говорим из каких-то внешних побуждений, что те миллионы воинов, которые положили душу за Отечество, даже если они не были сознательно верующими людьми к тому моменту, обрели в вечности встречу с Единым истинным любящим их Богом, Господом нашим Иисусом Христом. И в этом главный смысл нашего воспоминания.

Поэтому сотни тысяч людей, понимая это головой или не понимая, вчера вышли с портретами своих усопших близких на центральную улицу Москвы. Потому что даже те, кто не был сознательно православными христианами, понимали, что вот это прохождение с фотографией тех, кто когда-то погиб за Отечество – это то, что связывает нас с ними и то, что благо приносит усопшим нашим близким и дает надежду на их благую участь в вечности со Христом.

Давайте мы, дорогие мои, этот юбилей великой победы, 70-летие которой отмечает в эти дни наша страна, обратим прежде всего на то, чтобы с верой молиться о наших усопших, о том, чтобы Господь принял их души в Царствии Небесном и жить так, чтобы подобное никогда не смогло прийти на нашу землю. Чтобы никогда не произошло в ней такого умножения беззакония, из-за которого столь страшная очистительная буря необходимо должна была совершиться. Чтобы наши дети были воспитаны в вере и благочестии и не отступились от Церкви, Бога и исторической нашей Родины, великой России так, как отступилось огромное количество молодых и не только молодых людей в десятые-двадцатые годы минувшего столетия. Чтобы мы сами всегда крепко знали, что без Бога не до порога, что наша Родина может быть сохранена, быть великой, и призвана от Бога быть великой как тысячу лет хранящая Православное христианство только если она будет Православной страной. Никакого соглашательства с разного рода либеральными, искажающими христианское единомыслие и единоверие идеологиями и мировоззрениями не может быть в сердце Православного человека. Или Россия будет Православной, или нет исторического оправдания ее существования. Как самая великая Православная держава на протяжении тысячи лет. Это тоже завет, который мы должны помнить после Второй Мировой (Великой Отечественной) войны. Завет, который должны прежде всего обратить к нашей собственной жизни, к тому, чтобы быть достойными и памяти погибших и той ответственности, которая лежит на каждом Православном христианине.

Протоиерей Максим Козлов

Наверх